Игумен Исаакий (Иванов)
Выступление игумена Исаакия (Иванова), настоятеля Иоанно-Богословского мужского монастыря Рязанской епархии на международной научно-практической конференции «Преемство монашеской традиции в современных монастырях. Миссия монастырей в современном мире: цели, задачи, принципы построения коммуникации» (Свято-Троицкая Сергиева лавра, 24–25 сентября 2019 года)
Человек – единственное существо, назначением которого является постоянное богообщение. А молитва является совершенным способом богообщения. При этом у святых отцов мы находим различные формулировки и виды молитвы. И много есть образов молитвы – словесная, умная, умно-сердечная, сердечная, самодвижная, созерцательная и другие. Преподобный Иоанн Лествичник, например, говорит: «Молитва, по качеству своему, есть пребывание и соединение человека с Богом; по действию же, она есть утверждение мира, примирение с Богом, матерь и вместе дщерь слез, умилостивление о грехах, мост для перехождения искушений, стена, защищающая от скорбей, сокрушение браней, дело Ангелов, пища всех бесплотных, будущее веселие, бесконечное делание, источник добродетелей, виновница дарований, невидимое преуспеяние, пища души, просвещение ума, секира отчаянию, указание надежды, уничтожение печали, богатство монахов, сокровище безмолвников, укрощение гнева, зеркало духовного возрастания, познание преуспеяния, обнаружение душевного устроения, предвозвестница будущего воздаяния, знамение славы. Молитва истинно молящемуся есть суд, судилище и престол Судии прежде Страшного Суда» [1].
Невозможно исчислить и описать все блага духовные, которые может дать человеку Бог по усердной молитве. Говоря кратко: молитва – есть ума и сердца к Богу возношение со вниманием, благоговением и покаянием. Говорить о молитве можно очень пространно, но мы скажем лишь несколько слов об этом источнике бесчисленных благ.
Для того чтобы избежать уныния и скуки, возникающих при монотонности молитвы, египетские отцы чередовали молитву с рукоделием. Поэтому и у братьев возникает потребность в исполнении других послушаний, помимо храмовых. Важно, чтобы их не было много, чтобы они не развлекали ум, но нечастой сменой деятельности братия предохранялись от уныния. «Тело надобно порабощать и утомлять долгим трудом, – говорит преподобный Антоний Великий и добавляет: – Сидя в келлии, налегай на труды рукоделия; но при этом имени Господа не отпускай от себя, но непрестанно вращай Его в уме твоем, поучайся Ему в сердце твоем и хвали Его языком твоим…» [2]. Труд смиряет тело и душу, привлекает страх Божий.
Нужно чередовать, например, клиросное пение с рукоделием. Для внутренней молитвы разным людям содействуют разные послушания. Поэтому, если брат получает бóльшую духовную пользу на каком-то послушании, следует это учитывать. Но бывает, что брат, имеющий способности к разным послушаниям, проявляет свою волю и из тщеславия, например, мягко уклоняется под различными благовидными предлогами от назначенного ему послушания и прилежит к тем, которые ему нравятся больше. Внешне все хорошо, но совесть неспокойна, в молитве преграда. Молитва же на послушании назначенном, когда брат воспринимает его как волю Божию, дается легче. Такая монастырская практика, когда со временем для каждого монастырского насельника выбирается определенный круг послушаний, более способствующий его духовному развитию и углублению молитвы, вполне согласна со святоотеческим наследием.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит: «Слезный дар – это осенение благодати Божией – наиболее посещает подвижников во время внимательной молитвы, будучи обычным плодом ее; иным приходит он во время чтения; другим во время какого-либо труда. Так преподобному Кириллу Белоезерскому приходили слезы во время занятия в монастырской кухне. Смотря на вещественный огнь, он воспоминал неугасимый огнь вечной муки и проливал слезы. Кирилл, полагая, что в безмолвии умиление его усилится и слезы умножатся, желал уединиться в келье. По смотрению Божию обстоятельства доставили ему желаемое, и что ж? с устранением причины, возбуждавшей умиление и слезы, оскудели слезы, и Кирилл просил настоятеля возвратить его к огню монастырской кухни. Святые отцы повелевают пребывать в том делании, в котором приходят слезы: потому что слезы – плод, а цель монашеской жизни – достижение плода тем средством, которым благоугодно Богу доставить плод. Преподобный Феодор Енатский сказывал, что “он знал инока, безмолвствовавшего в келье и имевшего рукоделием плетение веревок. Когда этот инок сидел и плел веревку, занимаясь умною молитвою, то приходили ему слезы. Тогда он вставал для молитвословия; но при этом слезы прекращались. Брат садился и принимался за веревку, сосредоточивая в себе мысли, и слезы опять приходили. Равным образом, когда он сидел и читал, приходили слезы. Он вставал на молитву, и слезы немедленно прекращались. Только что он снова принимался за книгу, – слезы возвращались”».
Также знаю одного иеромонаха, которого позвали вечером после службы соборовать и причащать умирающего. Он сильно устал и рассуждал сам в себе: «Если сейчас буду служить кое-как, лишь бы совершить положенные требы, то к усталости прибавятся укоры совести и невозможность в состоянии небрежения о молитве помочь ближнему». Поэтому он решил попробовать помолиться внимательно и сосредоточенно, укоряя себя за то, что недостаточно времени уделяет молитве, а здесь Сам Промысл Божий предоставляет ему удобный случай принести пользу и своей душе и ближнему, – можно сказать, заставляет молиться. Он, таким образом, изменил свое отношение к требоисполнению: отнесся к нему не как к обычному малозначительному делу – что зачастую происходит даже и по отношению к уставному храмовому богослужению при частом служении, – а как к еще одной данной Богом возможности помолиться и принести пользу своей душе. Так, в данном случае «духовная корысть» отодвинула леность и усталость и возбудила ревность. Необходимо, как говорил преподобный Паисий Святогорец, «включать добрый помысел».
Здесь следует затронуть также проблему «привыкания» к совершению богослужений, к святости храма и его алтаря. Со временем понимание и ощущение особого присутствия Божия в храме и благоговение к святыне может теряться, если христианин не будет употреблять постоянных усилий для их поддержания. Выражается это обычно в нежелании молиться, зевании, рассеянности, увлечении в посторонние мысли, разговорах и пустословии во время богослужения, лености к совершению молитвенного правила. Необходимо при этом ходить пред лицом Божиим, иметь память смертную, помнить о суде Божием и муке вечной, вспоминать ту ревность к молитве и вообще к подвигу, какая была вначале, вспоминать особые случаи помощи Божией и заступления в своей жизни.
Некоторые говорят, что не молятся, потому что не имеют необходимых условий для молитвы. Так, например, один послушник нашей обители сетовал, что смущается келейно делать поклоны, живя в многоместной келье. С течением времени, когда его переселили в одноместную келью, делать поклоны и келейно молиться мешала уже леность. В других же случаях, послушники, которые еще не переселены в одноместные кельи, желая некоторое время молиться уединенно, испрашивали на это благословение и получали такую возможность по согласованию с духовником. Некоторые насельники имеют возможность, и стараются ее использовать, – молиться непосредственно на месте несения послушания, во время перерывов. Например, в библиотеке, в свечной мастерской. Кто-то ищет возможность, чтобы помолиться, а кто-то ищет причину и самооправдание своему нерадению. «Будем всегда молиться Богу. Будь ты на торговой площади, можешь обратиться в себя и петь Богу, не будучи никем слышим…», – говорит Златоуст [4].
Среди тех, кто подвизается в монастыре уже не один год, кто уже прошел сквозь период «призывающей благодати», встречается ослабление в ревности к молитве келейной и церковной, к послушанию и чтению Священного Писания и святых отцов, постепенно возрастающее самомнение и неизменно возрастающие при отсутствии борьбы печаль и уныние. Случается это оттого, что с самого начала не вооружился будущий монах твердым намерением с решимостью и самоотвержением неослабно бороться со всеми страстями и в глубине смирения сокрывать от других, а в первую очередь от себя самого, начатки добродетелей.
С прискорбием можно привести некоторые факты из монастырской жизни, которые красноречиво свидетельствуют о неправильной молитве и уповании на телесные труды.
Один трудник, возраста немного старше среднего, был неразговорчив, исповедовался и причащался редко, не раскрывал свои внутренние трудности, но исправно около двух лет нес послушание по уборке территории, перевозу строительной тележкой всего необходимого. Попытки духовника обители войти внутрь его духовного мира не увенчивались успехом. В конечном счете он, как разжатая пружина, громко объявил: «Я свое спасение уже заработал…» и покинул монастырь.
Второй похожий случай произошел с другим пришедшим в нашу обитель трудником лет пятидесяти. Он имел уже за плечами груз вредных привычек, но проникнулся образом монастырской жизни. Придя в монастырь, бросил курить, перестал ругаться матом, стал молиться, захотел стать монахом. Через некоторое время испросил благословение у благочинного в перерыве между послушаниями читать Псалтирь в одном из малых храмов монастыря. Выслушивая советы монастырских иеромонахов, принимал и исполнял только то, что ему нравилось, хвалился своими достижениями в борьбе с вредными привычками. На замечания и увещевания обижался, более доверяя своему мнению. При этом его мнение о себе возрастало. Стал все большее время проводить в чтении Псалтири в храме – вслух, на виду у других, в ущерб послушанию, посильному труду, при этом выказывая внешнее благочестие и привлекая внимание к его «молитвенным подвигам». Уставом обители предусмотрено время и для молитвы, и для телесных трудов, чтения и отдыха. Поэтому труднику уже со стороны настоятеля было сказано, чтобы он не выходил за рамки общего распорядка, более заботился о внутренней молитве и приобретении смирения; он был ограничен во внешней молитве. Некоторое время он сдерживал свою ревность молиться напоказ, но попался на крючок проснувшейся страсти к алкоголю и вынужден был уехать.
Оба печальных случая объединяет то, что молитва этих людей не была соединена с вниманием, благоговением пред Богом и покаянием, как рекомендует святитель Игнатий (Брянчанинов). Также недостаток смирения не позволял им принимать наставления священномонахов, а имже несть управления, падают, якоже листвие; спасение же есть во мнозе совете (Притч. 11:14), как учит премудрый Соломон, потому что все мы имеем нужду в наставляющих нас по Богу, особенно же в начале духовного пути.
Опыт святых отцов и опыт современных обителей показывают, что добрые плоды молитвы и смирения приносятся только насельниками, имеющими внимание к словам молитвы, дух покаяния, благоговения, внимающими наставлениям более опытных отцов.
[1] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Слово 28:1. Цит. по: Преподобного отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. С алфавитным указателем. – Сергиев Посад. Типография Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1908. С. 232–233.
[2] Добротолюбие в русском переводе, дополненное. Том первый. Издание третье. – М., 1895. С. 97.
[3] Игнатий (Брянчанинов), свт. Аскетические опыты. Т. I. О слезах. Цит. по: Полное собрание творений святителя Игнатия Брянчанинова. Т. 1. – М.: Паломник, 2001. С. 186.
[4] Симфония по творениям святителя Иоанна Златоуста. – М.: Дар, 2006. С. 264.