Сокращение времени

Время летит быстрее, намного быстрее, чем раньше. Вы заметили это? Нам некогда почитать книгу, подумать о своем, встретиться с близкими друзьями, не остается времени даже на то, чтобы побыть с детьми и своей спутницей по перепутьям сей жизни.Ученые даже стали замерять сокращение времени. Хоть и нелегко измерить то, что служит мерой всего сущего. Ибо нет такого состояния или движения, в котором не присутствовало бы время как щемящее чувство прохождения. И они пришли к выводу, неведомо по каким расчетам, что сегодня 24 часа проходят так же быстро, как раньше проходили всего 16. То есть мы уже потеряли третью часть времени своей жизни или половину того времени, в течение которого мы находимся в активном состоянии. Но не только ученые указывают на это — отцы, подвизающиеся в пустынях Святой Горы, отшельники наших дней, говорят то же самое: время сегодня течет намного быстрее, чем раньше, а уж их-то трудно обвинить в психологической субъективности, вызванной социальными изменениями…

Скорость всех процессов возросла, но, тем не менее, время сократилось — происходит обратное тому, чего следовало бы ожидать! Так, вопреки всей научной логике, идеологи теории прогресса оказались большими лжецами. Не внушали ли они нам в прошлом веке, что научный и технологический прогресс приведут к тому, что машины заменят человеческий труд и потому времени станет больше? Да, стиральная машина сегодня облегчает труд женщины, но сейчас она намного сильнее страдает от стресса из-за нехватки времени, чем тогда, когда полоскала белье в реке…

В прежние времена люди передвигались медленно, чинно действовали во всем, что им доводилось делать в течение дня, в течение всех дней своей жизни. Начинали день утренней молитвой и заканчивали вечерней; за столом читали «Отче наш» и не приступали к чему-нибудь, не осенив себя знамением святого креста. То есть человек во всякое время и на всяком месте находил свободную минуту, чтобы сказать слово Богу и, как ответ, получить в душе уверенность, что он не один. Его жизнь хоть и была тяжелой, с взлетами и падениями (какой вообще и должна быть жизнь каждого, чтобы можно было чему-нибудь в ней научиться), но она доставляла ему чувство полноты. Это было существование, переживаемое во всей полноте.

Теперь же все делается на бегу, так что мы почти все время чувствуем себя лишенными радости мгновения, несовершенными в том, что мы делаем и переживаем. И когда совершаешь свою молитву (у кого имеется для этого рвение), ум твой не там. Он мчится вперед, он вперяется в попечения нынешнего дня или обыденной жизни в целом. А когда принимаешься за что-нибудь, то тебе даже не приходит на ум, что нужно перекреститься, потому что ты уже думаешь о чем-то другом, — да в конце концов, это и не вписывается в окружающую обстановку. Как будто Бог должен следовать за миром, подражать ему, а не наоборот…

И вот так человек остается один. Не только потому, что с ним уже нет Бога, — он и остальных людей, друзей, братьев, супруга или супругу, не воспринимает близко. Это потому, что в беге у каждого свой ритм, — иначе говоря, в спешке ты все время смотришь вперед, на то, что будет потом, в надежде, что придет время, когда ты успокоишься. Но жизнь проходит быстро и наступает болезнь, приходит и смерть, быстрее, чем ты ожидаешь, приходит раньше этой столь желанной передышки, не дав тебе успокоиться и вернуться в себя, восвояси.

Но можно и так понять это одиночество: спешка, сумасшедший ритм и неизбывный шум мира, в котором мы живем, не дают нам расслышать робкие шаги другого на тропках нашей души. Бег как-то оттесняет нас за пределы собственной души. Ведь душа так же, как ребенок и любовь, нуждается в том, чтобы ты уделил ей время. У нее есть свой ритм – ритм глубокого и спокойного общения с Богом и другими душами. Это лучше понимает женщина, потому что ощущает это более остро.

И поскольку ритм чередования дней и лет общества, в котором мы живем, надолго отчуждает нас от жизни собственной души, мы доходим до того, что привыкаем к этому состоянию и всё больше чувствуем себя так, словно ее нет вовсе. Поэтому у нас и приживаются эволюционистские теории. Иными словами, мы забываем, откуда мы пошли, забываем родной язык простодушной любви, язык того пейзажа души, в который вмещалось столько красот и тайн. И зачастую мы умираем среди чужих, никому не ведомые, как это происходит с огромным множеством христиан, затерявшихся среди лишенных правой веры, подобно еврейскому народу, за кусок мяса рабствовавшему на египтян. Так попустил Бог — может, человек, взглянув на материальное как на символ, поймет то, что происходит на уровне духа.

Архитекторы обыденного ландшафта современного общества, биотехнологи человечества, подчиненного машине, возомнили, будто человек, подобно детали, может быть обработан настолько, что дойдет до состояния робота. Программируемого компьютера, который будет оперативно отвечать на команды системы. И принялись за этот проект, почти доведя западного индивида до заданных требований. Но все же природу человека им не удалось изменить полностью. Отчужденные от собственной души в мире машин и информации, люди страдают, не понимая почему. Большинство из них и вовсе не знает, что у них есть душа. Как же тогда они смогут распознать ее и понять ее страдание? Они подобны больному, у которого что-то болит, который чувствует большую слабость, головокружение и полную разбитость, но не может сказать врачу, откуда проистекает его недомогание.

Страдание, которое испытывает большинство людей и которое заставляет многих бросаться в водоворот всевозможных грехов, тесно связано с тем болезненным истечением времени, которому уже не хватает на нас терпения. Не хватает потому, что время больше не отмеряет жизнь с Богом – источником времени и жизни. Это мучительное время, подающее нам мерило отчуждения, изнеможения от бега попусту. И чем больше мы бежим, тем более одинокими себя чувствуем. Здесь начинается порочный круг. Ибо чем более одинокими мы себя чувствуем, тем тяжелее нам выносить мучительное течение времени, уже не находящего своего смысла и радости. Так что мы бросаемся бежать во все большей спешке; прячемся, как в песок, в работу, во всяческие обязанности и хлопоты, а в немногие минуты отдыха, когда остаемся наедине с самими собой, нам становится еще тяжелее, и мы начинаем всё сначала. Именно поэтому был изобретен телевизор — чтобы утолить это неизбывное одиночество, переживаемое сегодняшними людьми, презревшими Бога до полного Его забвения и незнания. Телевизор, газеты, интернет, сенсации, эротика и насилие, острые чувства, бьющие через край эмоции — всё это для того, чтобы заставить нас забыть о том, что наша жизнь стала чрезмерно короткой и мучительной. Живем, словно и не живем собственной жизнью.

Прошу вас, остановитесь на миг в этой гонке пустоты. Нам надо обрести свое потерянное время, возвратить его вновь. Как? Ходя как можно чаще на святую литургию. Время жизни нашей души напояется, как и все сотворенное в этом мире, от благодати Божией, в данном случае — от времени Царства. Попробуйте сделать это, и вы увидите, как изменится ваша жизнь.

Прошу вас, приобретайте свое время, терпеливо стоя на исповеди. Ведь грех — это главный виновник сокращения времени нашей жизни. Бог не дает нам больше времени, чтобы мы еще больше не углубили грехов, в которых пребываем.

Приобретайте время, как можно чаще останавливаясь в течение дня, чтобы произнести: Господи, помилуй!

Приобретайте время, выбросив вон телевизор, не боясь того, «что скажут соседи, друзья и родные»! Телевизор — самый большой хронофаг (пожиратель времени: от др.-греч. χρόνος — время и φᾰγω — пожираю. – Ред.) за всю историю мира. Он в среднем съедает у человека по 3,7 часа времени в день. У стариков и детей — больше, у подростков — меньше. Вам кажется, что его выбросить невозможно? Но не легче ли отказаться от телевизора, чем страдать из-за потери столь драгоценного времени нашей жизни, мгновений, которые уходят и не возвращаются, времени, в котором ты пока еще здоров, пока еще жив? Вы видели когда-нибудь счастливого человека, который смотрел бы телевизор? Или мы забыли и вовсе знать не хотим, что значит счастье? Тогда мы заслужили свою судьбу…

Нам нужно вновь обрести время, став как прежде чувствительными к несчастью и боли друзей, родных, соседей и людей с улицы, — а более всего чувствительными к голосу собственного сердца, такого скорбного, такого вдовствующего, словно мы умерли в краю чужих, погребенные среди забот и проклятых удовольствий прозябания, лишенного Бога.

Прошу вас, не пропустите мимо ушей эти слова — ведь мы не знаем, сколько еще нас будет терпеть Бог.